Картина Андрея Кончаловского «Рай», уже получившая множество призов на нескольких российских и международных фестивалях, 28 июля выходит в прокат в Германии. Нашей редакции знаменитый режиссер и автор фильма рассказал о том, почему он решил снять картину на такую непростую тему Холокоста и о своем отношении к современному авторскому и коммерческому кино...
Читатели же нашей газеты смогут выиграть билеты на новый фильм «Рай», который покажут в различных кинотеатрах Германии, если правильно ответят на вопрос о картине.
— Андрей Сергеевич, почему вы решили взяться за тему Холокоста?
— Холокост — манифестация и апогей современного варварства. Английский философ Джон Грей писал о существующей у человечества, в особенности у сегодняшней европейской цивилизации, иллюзии, что прогресс сам по себе ведет к совершенствованию человека. Он же утверждает, что если знание кумулятивно, то этика не кумулятивна. Она может рухнуть в один прекрасный момент, и Холокост — лучшее тому подтверждение. Одна из основополагающих европейских цивилизаций — немецкая — рухнула в страшную пучину варварства. Сегодня это так же актуально, как это было до Холокоста.
Вряд ли я бы стал делать картину именно о Холокосте. После такого количества серьезных картин браться за эту тему опасно и, может быть, даже бессмысленно, слишком много уже сказано важного. Но рассмотреть Холокост с точки зрения гибели определенной этики — неожиданной — это было для меня очень важно, потому что сегодня так же актуально.
«Рай» для меня очень важный опыт рассуждения об амбивалентности злодеяния — это немного иная тема... Зло вечно, и большинство людей, которое его творит, думает, что они творят добро. Достаточно вспомнить Савонаролу или Жанну Д'Арк, или бомбардировки Ливии, Ирака и Сербии, чтобы понять, что зло всегда прикрыто словами о свободе, счастье и демократии. Фраза «Прости их, Господи, они не ведают, что творят» — для меня вечная. Сейчас мало кто хочет смотреть на концлагеря, и я могу это понять — я тоже не хочу. Но в этом фильме мы говорим о насилии над душой, а страшнее этого ничего нет, об этом писали Данте и Достоевский, они тоже показывали не страдания плоти, а страдания души, и это действительно очень сложно передать. Я хотел показать трагедию самообмана людей, которые творили зло, хотя были уверены, что творят добро. В этом смысле на меня очень подействовал роман «Благоволительницы» Джонатана Литтелла, который попался мне как раз, когда я готовился к «Раю».
Еще на меня большое впечатление произвела книга «Скажи жизни „Да“!» австрийского психиатра Виктора Франкла, который провел в Освенциме три года. Но, по правде сказать, у меня никогда не было желания теоретизировать о смысле своих произведений. Но есть одна вещь, которая для меня очень важна: полфильма три героя «Рая» прямо говорят со зрителем — в форме монолога. Монологи — самое ценное для меня в картине. Если бы не было монологов, не было бы этого фильма. Был бы какой-то другой.
— Что было для вас самым сложным в работе над картиной?
— Вообще, все, что я делаю последние годы в кино, — чистый эксперимент, причем довольно рискованный. В «Рае» моей главной задачей было дать вам почувствовать тот ужас, который человек не испытывает, будучи уверенным, что он прав. Вот этот страшный самообман толкает стольких людей на то, чтобы они делали зло, ибо они абсолютно уверены, что они делают добро. Если бы зло открывало себя сразу, вряд ли люди с головой кидались в него. Зло может увлекать. С этой точки зрения, можно говорить, что я делал картину о нацизме. О том, что зло разрастается пышно, энергично, а чтобы росло добро, нужно делать усилие.
Я не снимал картину о физических страданиях. Моя картина о самом главном — о человеческих отношениях. Меня интересует тема духовного насилия, насилия над душой. Это передать сложнее. Может быть, в последний раз этим полноценно занимался Достоевский. А духовное насилие я считаю даже более страшным, чем физическое.
— Рай — довольно абстрактная субстанция, которую каждый из нас представляет по-своему. Вы определились, что для вас рай? И есть ли он?
— Рай начинается, еще пока мы живы. Вы можете в него попасть, если у вас гармония внутри. Рай — понятие объемное. А что там происходит дальше после нашей жизни — мы не знаем. И, слава Богу, что не знаем…
Идея рая, если брать ее в крайних выражениях, дает индульгенцию на совершение абсолютного зла. В этом смысле я и пытался создать некий амбивалентный образ героя. Если говорить о герое, то герой, конечно, — Гельмут, немец, именно он — наиболее страшное проявление зла. Когда зло олицетворяет урод, фанатик, садист или параноик — то все очевидно, даже слишком. Но если мы думаем о зле как высоком философском понятии, таком как, скажем, Великий инквизитор или Мефистофель, то это совсем другое.
В Гельмуте я хотел создать очень немецкий характер: идеалист, человек культурный, отзывчивый, романтичный. Иными словами — Вертер. Я легко могу представить себе Вертера, вступившим в Национал-социалистическую партию. Чистый человек, который служит абсолютному злу. В своей логике он очень убедителен, и это страшно.
Вот это как раз, на мой взгляд, самое страшное явление в современной, вообще в любой человеческой жизни, когда человек убежден и вам очень трудно, вы пугаетесь тому, что он прав. А это страшно, потому что это — ужас...
— Как вы думаете, пик популярности авторского кино уже прошел или все еще впереди?
— Вы знаете, я кино не смотрю. Не потому, что мне лень, а потому что я — эгоист, честно говоря. И самодостаточен. Я хочу посмотреть кино тогда, когда — через год или два — кто-то вдруг скажет: «А ведь это очень хорошая картина!» Она должна пройти какое-то испытание временем, и тогда ее я посмотрю. Но это не значит, что я не имею представления о том, что творится в нашем кино. Я вижу молодых людей, я с ними встречаюсь, общаюсь. И думаю, что у нас очень счастливая пора в кинематографе. Сейчас в России время свободы от 90-х. Потому что в те годы снимали то, что нельзя было снимать до 90-х. Но это был такой уровень правды, который можно назвать чернухой в какой-то степени. А сейчас возникла школа режиссеров, которые не снимают продукт, а пытаются выразить себя. Возникло авторское кино, русское кино — как хотите, назовите. Мне и самому сейчас интересно снимать не то, как человек играет, а то, как он живет.
... Все фильмы так приходят. За исключением тех, которые ты делаешь за деньги, вернее — для денег. Если ты делаешь фильм для денег, тогда, конечно, тебе дают сценарий, ты смотришь и говоришь, что хорошо сделаешь и тебе надо столько-то денег. Это тоже достойная работа. Могут быть и хорошие фильмы. А когда картина делается как авторское кино… Для меня авторское кино как стихотворение. Поэт же не садится и не пишет первое слово, а потом думает, какое будет следующее. Он сразу чувствует некий образ. Некий образ фильма тоже можно почувствовать сразу. Это можно назвать интуицией, эврикой, озарением.
— По вашему мнению, почему зрители все чаще предпочитают американское кино?
— Голливуд — это продукт, который делается для того, чтобы вы жевали попкорн. Продажи попкорна сейчас дают больше, чем продажи фильмов. Все, в определенном смысле, превратились в нацию жующих кинозрителей. Причем, интересна такая вещь: сидят себе зрители, жуют, и, вдруг, на экране — хоть кусочек настоящего искусства, там чувства какого-нибудь, — и все перестают жевать, всем хочется смотреть и сопереживать.
Когда я учился киномастерству, отношение к кинематографу было все-таки как к одному из высоких искусств. И людей волновало качество фильма, а не кассовый успех. И фильмы снимались не для жующей публики, а для людей, которые приходили в кинотеатр, в том числе и для того, чтобы найти ответы на вопросы, которые их мучили. И те зрители к кино относились как к своему собеседнику, иногда даже — как к учителю.
И что произошло? А произошла такая, я бы сказал, серьезная деградация российского кинозрителя – его «американизация». Когда я учился во ВГИКе, нам никому в голову не приходило задавать вопросы о фильмах Коппола и Куросавы или Феллини, типа, сколько стоила картина или сколько там она собрала… Но это – абсолютно американский анализ фильмов, так сказать, американская ментальность. И это уже укоренилось у нашего российского зрителя — такой абсолютно американизированный подход к произведению.
Есть две категории зрителей: те, кто ест попкорн, и те, кто нет. Я делаю фильмы для вторых. Я благодарен зрителям, которые смотрят мой фильм без попкорна. Это интересный фильтр.
Когда я снимал свою последнюю коммерческую картину «Щелкунчик», которая провалилась, мой американский продюсер настаивал: «Надо погромче. Громче делай!» — «Почему громче? И так уже невозможно». — «А зрители не слышат, они жуют, у них хрустит все... Потому и громче».
А ведь большое искусство, как правило, говорит шепотом…
Искусство не должно забывать, что оно делается для людей мыслящих. Поэтому мне дороги те зрители, которые смотрят мое кино, пусть даже их и мало.
— Как, по вашему мнению, будет воспринят фильм в Германии, в которой темы войны, нацизма, до сих пор кровоточат?
— Думаю, что в Германии будут смотреть эту картину очень осторожно, с некоторым ужасом — оглядываясь, и боясь сказать, что они думают по этому поводу…
Но современные немцы боятся быть неполиткорректными, боятся собственной тени, опускают глаза, когда речь заходит об этом периоде истории. Но они не виноваты, это их дедушки попали в такую мясорубку. Поэтому думаю, что в Германии будут смотреть фильм с некоторым ужасом и не смогут высказаться о нем.
Надеюсь, что великий германский дух возродится, и это не значит, что он приведет к нацизму, к чудовищным ошибкам, трагедиям, катастрофам прошлого. Я имею в виду великую часть европейской культуры, без которой не существуем и мы – Ницше, Гегель, Шопенгауэр и другие мыслители.
Для меня самое важное — глаза зрителей после просмотра фильма. В них мне хотелось бы видеть благодарность за то, что они сами коснулись чего-то важного внутри себя, а я лишь только помог им сделать это своим фильмом. Я буду рад, если мой фильм подействует должным образом и в Германии меня поймут...
Фото: Alpenrepublik GmbH.
ВЫИГРАЙТЕ БИЛЕТЫ НА ФИЛЬМ «РАЙ»!
ИД «МК-Германия» совместно с компанией Alpenrepublik GmbH проводит розыгрыш 5 х 2 билетов на фильм «Рай» Андрея Кончаловского во всех регионах Германии.
Ответьте на вопрос: кто играет главную женскую роль в фильме «Рай»? Ответы присылайте до 20 августа 2017 по электронной почте: info@mk-germany.de и info@mk-germany.de или позвонив по телефону: 069 299 216 70. Не забудьте оставить свои контактные данные. Среди всех участников, правильно ответивших на вопрос, будут выбраны пять победителей, которые и получат заветные билеты.
Ждем Ваших ответов!
