«Мне очень приятно, что это мероприятие мы проводим в контексте Года русского языка и литературы в Германии», ─ отметил, открывая вечер, Генеральный консул России в Бонне Евгений Шмагин. И действительно такая встреча как нельзя лучше дополняет мероприятия, которые уже прошли или только готовятся к проведению. Например, открытие Года русского языка и литературы, которое состоялось 6 июня в Берлине, было приурочено к юбилейной дате ─ 215-летию со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. 6 июня 2015 года в Москве пройдет торжественное закрытие Года немецкого языка и литературы. Дату закрытия выбрали не случайно. В этот день будет отмечаться 140-летие со дня рождения Томаса Манна.
После вступительной речи Генерального консула, гостям вечера показали видеозапись, на которой Олег Табаков открывает вечер современной русской поэзии во МХАТе. На открытии актер и режиссер читал стихотворение Шульпякова «На старом кладбище в Коломенском».
Затем к микрофону подошел сам поэт. Он рассказал о своих поэтических сборниках. Всего их три ─ «Щелчок» (2001), «Желудь» (2007) и «Письма Якубу» (2012). В хронологической последовательности он читал стихи из каждого сборника. В одних своих произведениях автор рассказывает истории, даже приключения. В других поднимает темы, о которых, наверное, простой человек даже и не задумался. Например, в стихотворениях из сборника «Письмах Якубу» автор задается вопросом, что было бы с миром, если бы в нем не было человека, «меня»...
Глеб Шульпяков ─ не только поэт. Он автор нескольких романов и многочисленных путевых записок. Турция, Голландия, Италия, США, Армения, Сирия,Индия, Марокко, Иран, Вьетнам, Камбоджа ─ вот неполный список стран, в которых автор успел побывать. Ко всему прочему Глеб Шульпяков ─ автор двух пьес.
После вечера поэт с удовольствием согласился ответить на вопросы корреспондента «МК-Соотечественника». Ведь как оказалось, Глеб Шульпяков сам по образованию журналист и свою первую статью он опубликовал именно в газете «Московский Комсомолец».
─ Расскажете о вашей первой статье в «МК»?
─ Это было в самом конце 80-х годов, мне тогда нужны были публикации для поступления на журфак, и я написал о том, как местный рок-клуб притесняют общественно-партийные организации. Материал в духе времени, что называется, к тому же я считал себя хиппи и слушал рок-музыку. А «МК» я выбрал по самой простой причине: родители его выписывали, и других газет я просто не знал....
─ Вы с самого детства мечтали связать жизнь с журналистикой и литературой?
─ Я никогда не предполагал, что моя жизнь будет связана с литературой. Мои родители ─ ученые и мы жили в маленьком полузакрытом подмосковном городке. Я должен был пойти по стопам отца... Но отец умер и я, что называется, оправился в свободное плавание. Это были перестроечные годы. Это было время, когда появилась возможность прислушаться к себе и выбрать путь, который твой, а не тот, который навязывают тебе, пусть из лучших побуждений. Тогда все самое интересное происходило в журналистике. В «Огоньке», к примеру, почти каждую неделю были статьи, разоблачающие преступления советской власти. Евтушенко печатал в том же «Огоньке» запрещенных при совке поэтов. И поэтому я, как человек, который интересовался своим временем и литературой, решил пойти в МГУ на журфак.
─ Какой была учеба в МГУ?
─ На журфаке тогда, как, наверное, и сейчас, ничему конкретному не учили, а учили учиться. Преподаватели тебя всего лишь направляли. Если тебе было не интересно, то ты всегда мог получить свою «законную тройку». А если интересно, то можно было открыть для себя Бердяева или Розанова, Соловьева, или опубликованного в 89-м году в «Иностранке» «Улисса», а также Пруста, Набокова, Сашу Соколова, Венедикта Ерофеева и многих других великолепных прозаиков и поэтов, изданных в то время в огромном количестве. Все эти книги и многие другие навсегда сформировали мой вкус в литературе.
─ Какие еще авторы повлияли на вас, как поэта?
─ Мои первые стихи были написаны под влиянием Бродского, но потом пришло время Блока и Пастернака. Звук языка, шум языка, гул языка в их поэзии, их образы и метафоры, о которых так много писали критики, произвел на меня совершенно неизгладимое впечатление. Моя первая книга «Щелчок», которая вышла в 2000 году, как раз и открывается стихотворениями, написанными «в диалоге» с классиками. Кстати, «Щелчок» ─ это район около станции метро «Щелковская». Я там прожил около 10 лет. Но книга не про «Щелковскую», разумеется. Эта книга держится на трех поэмах ─ «Тамань», «Грановского, 4» и «Тбилисури». Они о времени и географии. Первая ─ наше время, то есть время написания поэмы, девяностые, оно авантюрное и приключенческое, в котором повторяются, однако, классические сюжеты. Вторая ─ про мою студенческую жизнь в дворницкой и о том времени конца 80-х, которое к 2000-му году ушло окончательно. А третья ─ это о Грузии и Тбилиси, которые тогда открылись мне.
─ Второй ваш сборник называется «Желудь». А это название как появилось?
─ Если честно, я не помню, почему эта книга так называется. В этой книге собраны стихи, которые я написал в «лужковские годы». В Москве много зданий сносилось. А строилось все чудовищно некрасивое. Тогда я почувствовал ностальгию по городу, в котором жил, когда учился в университете и который исчезает. Так и появились лирические стихотворения из этой книги. В этой же книге я определился для себя с новым жанром коротких лирическо-философских восьмистиший. И пишу в этой форме до сих пор, кстати. Может быть, отсюда и желудь? Нечто цельное и небольшое по форме, внутри которого, однако, содержится информация об огромном дереве.
─ Вы много путешествуете. Ваш последний сборник стихов «Письма Якуба», наверное, и не появился бы, если бы не поездка в Турцию.
─ Совсем недавно я действительно очень много путешествовал. Причем в экзотических восточных странах. Это невероятная эмоциональная встряска. После такого путешествия можно написать и о Москве по-другому. Что касается «Писем Якуба», то в 1999 году я получил премию «Триумф» за сборник «Щелчок». На эти деньги я решил отправиться в Стамбул. Там я зашел в старую гостиницу «Лондра» ─ на турецком «Лондон». В путеводителе говорилось, что она легендарная. В фойе этой гостинцы в клетке жил старый попугай Якуб. Мне сказали тогда, что этому попугаю сто лет и что он видел Хемингуэя, Гарбо, в общем, всех, кто останавливался в этой гостинице. Видеть видел, но сказать, понятно, ничего не может. Во второй раз я был в Стамбуле спустя почти 10 лет ─ на презентации моего романа «Книга Синана», который вышел на турецком. И специально поселился в гостинице «Лондра». К моему удивлению, попугай был жив. То есть у меня в жизни за 10 лет столько всего произошло, а этот попугай, как сидел в фойе гостиницы, так и сидит. Так и пришла идея для книги «Письма Якубу». Письма безмолвному свидетелю времени. Этот попугай стал для меня чем-то вроде точки опоры во времени
─ Германия вам понравилась? Что удалось посмотреть за время пребывания в Бонне?
─ Мозель ─ потрясающий регион, Рейн, города... Ну что говорить ─ я сейчас влюблен в Германию. По следам моей предыдущей поездки в Германию я даже написал новеллу «Вадим Вадимыч», действие которой происходит в Кельне. Это такой диалог с призраком Набокова, эта новелла войдет в мой новый роман, а сейчас будет опубликована в журнале «Вокруг света» (там теперь печатают и прозу). А совсем недавно мы с моим одноклассником, философом, который 20 лет назад переехал в Германию, открыли на Фейсбуке страничку "PoetundPhilosoph: Dialog". Там мы будем обсуждать разные аспекты немецкой и русской жизни именно в сравнении: мое романтическое восприятие Германии будет сталкиваться с его системным анализом здешней жизни. Возможно, на стыке мелькнет истина? Первый диалог освящен образу леса, второй ─ футболу, третий ─ именам... В любом случае, Германия мне сейчас чрезвычайно интересна и близка по духу.
─ А над чем сейчас работаете?
─ Я хочу написать роман в новеллах, куда войдет и «Вадим Вадимыч». Рабочее название романа «Красная планета». Начинается он так: «Мало кто теперь помнит историю первой советской экспедиции на Красную планету. Между тем среди колонистов были и мои родители. Они были вулканологи. Сам я родился и провел в экспедиции первые три года. Правда, из того времени мне мало что запомнилось. Розоватый блеск купола и гудение инжекторов ─ вот и все, что сохранила память. После возвращения родители почти не вспоминали об экспедиции, а мне спрашивать не приходило в голову, я был ребенок. Эта история забылась бы окончательно, но вмешался случай, а именно старые наручные часы, которые я недавно купил на барахолке в Сан-Лоренцо. Такие часы носил мой отец, поэтому я сразу заметил их на прилавке у молодого турка. А когда взял, обмер. «Слава первопроходцам Красной планеты», было выгравировано на крышке»... Но роман не о Марсе, конечно. О внутренней «красной планете», скорее уж.
