Наш корреспондент встретился с участником той страшной войны — Аркадием Иосифовичем Шефтелем, поделившимся своими воспоминаниями.
ВИДИМО, БОГ ЕСТЬ!
— Аркадий Иосифович, вы танкист, горели не в одном танке, были дважды ранены, подбили немецкий «Фердинанд», за что были удостоены ордена Славы, имеете и другие боевые знаки отличия за ваше героическое участие в Великой Отечественной войне. Расскажите, пожалуйста, нашим читателям немного о себе.
— Даже не знаю, с чего начать… Мы жили в Смоленске, когда началась война. Мне было тогда 15 лет. Нашу семью эвакуировали в город Павлодар, на северо-востоке Казахстана. Там я поступил в ветеринарный техникум, который позднее был переведен в город Петропавловск. К тому времени в живых оставались моя сестра, брат и мама. Средний брат Яков погиб под Москвой в декабре 1941-го, а старшая сестра, остававшаяся в Смоленске, была задушена немецкими оккупантами в газовой камере. Когда я это узнал, тут же стал проситься на фронт, чтоб отомстить за родных. Но призвали меня лишь в 1943 году. Сначала отправили в Алма-Ату, потом в Красноярск, станция Заозерная, потом в Орехово-Зуево… И везде я писал рапорты, что хочу на фронт. Тогда меня и послали в город Горький (Нижний Новгород) на 25 дней учиться на танкиста-заряжающего.
…В детстве мне мать сказала, что Бога нет, поскольку ее муж — мой отец — рано умер, оставив ее одну с маленькими детьми. И у меня в голове так и отложилось, что Бога нет. Ну, нет его и все… Когда же после ранения в 1945 году я вернулся домой, мама воскликнула: «Слава Богу! Я выплакала по тебе все слезы, но Он меня таки услышал.» «Так ты же говорила, что Бога нет?!» «Видимо, есть, раз тебя сохранил…»
Я — ТОЧНО НЕ БОЛЬШЕВИК!
— До Варшавы нас встречали очень хорошо. Цветы, молоко, яйца, вино… Особенно помню Люблин. Это было в 44-ом году, остановились на небольшом железнодорожном переезде, мне тогда еще девятнадцати лет не было, мальчишка совсем, и тут подбегает молодая женщина, и по-русски спрашивает меня: «Вы коммунист или большевик?» Я даже растерялся, не знаю, что и ответить. А она пилотку на мне приподняла, провела рукой по стриженой голове и говорит убежденно: «Вы — коммунист!» «Да почему? — спрашиваю недоумевающе». «А потому, что у большевиков — рога»…
Вот с тех самых пор точно про себя знаю, что не большевик я, а — коммунист (смеется).
ИНСТИНКТ САМОСОХРАНЕНИЯ
— Очень хорошо помню, как 5 мая 1944 года мы приехали в Дарницу под Киевом, а оттуда, уже своим ходом шли почти 300 км, периодически сталкиваясь с немецкими военными формированиями, вступая в небольшие бои, и вскоре вышли на станцию Ковель Волынской области, в лес. Там должны были начаться большие бои… В тяжелом сражении одержали победу, и за тот бой я получил благодарность от товарища Сталина.
Был страшный случай, когда из всего экипажа уцелел лишь я. Пришлось возвращаться в тыл одному. По дороге обнаружил раненого бойца. Ранение было в спину, и он не мог сам двигаться. Помирал. Зубами вытащил застрявший осколок, где-то сантиметра 2-3, и достал из кармана перевязочный пакет. В лицо ему не смотрел, пытался перевязать рану и остановить кровотечение, а когда мы наконец увидели друг друга, то удивлению не было предела. Это оказался солдат, с которым мы поругались в первые дни фронтовой службы и из-за которого я попал на гауптвахту. Чего только не бывает в жизни!
Не выходит из памяти наступление на город Сиротск, тоже в Польше. Я уже перешел на другой танк, американский «Шерман». Так получилось, что на том танке я воевал всего каких-то полчаса. «Шерман» обладал отличной маневренностью, но, как выяснилось впоследствии, имел слабое бортовое бронирование. При попадании бронебойных снарядов в борта корпуса танк склонен был к возгоранию пороховых зарядов боеприпасов. Мы ехали вдоль фронтовой линии, и я еще подсказываю командиру: «Не надо вдоль, делайте чуточку зигзаги, иначе нас подобьют». Только сказал и точно! Подбили!! Снаряд попал прямо внутрь танка, и он загорелся. Люка надо мной не было, находился над головой командира. Тот должен был выскочить первым, за ним наводчик орудия, и лишь потом я. Но каким-то непонятным образом, как и откуда силы взялись, до сих пор не ясно, я схватил помощника механика за мягкое место, вытолкнул его во второй люк, и вслед выпрыгнул сам. Потом еще все смеялись, как такое могло случиться, что мы с механиком раньше командира орудия выскочили из танка. Вот что значит инстинкт самосохранения!
СУДЬБА — ЗЛОДЕЙКА, А ЖИЗНЬ — КОПЕЙКА
— Наш экипаж состоял из пяти человек — командир танка, наводчик орудия, механик-водитель, его помощник и я, исполняющий функции радиста и заряжающего. Ехали мы уже на четвертом или пятом танке, точно не помню… был июль месяц, жара неимоверная, дышать нечем. С левой стороны у меня был такой лючок, куда можно было сбрасывать гильзы от пушки. Сунул я в него голову и стал жадно глотать воздух, потому что два вентилятора, что были в танке, не справлялись с пороховыми газами. Пока дышал, даже не почувствовал, как в меня попал небольшой осколочек, заскочил как-то снизу, поранил верхнюю губу, прошил бровь и застрял в черепе. Я отпрянул назад и вижу, прямо перед глазами торчит кулак от командира орудия, а это означает, что надо бронебойный снаряд заряжать, а если бы ладошка была — тогда осколочный. Я немного замешкался, люк не прикрыл, быстро ищу бронебойный, наводчик орет уже матом: «Скорее!!!» А снаряд тяжеленный такой, килограммов десять потянет, только успел зарядить пушку, приподнялся и… дальше ничего не помню. Оказывается, в этот момент в открытый люк влетел осколок и попал мне прямо в голову. Танкошлем, который мог бы защитить от травм, полагался лишь механику-водителю. Потом уже мне рассказывали — упал весь окровавленный к ногам командира танка. Меня тогда вытащили и положили в общую кучу, где были убитые пехотинцы. Пехотинцы к тому времени уже вырыли ров, куда собирались сбрасывать всех погибших. И меня захоронили бы там же, если бы не такой случай. Когда я учился на танкиста, был со мной на учениях сержант Баратынцев, имя сейчас уж не вспомню. А командир танка, после того как меня «убили», запросил по рации нового заряжающего. Вот на мое место и пришел этот Баратынцев. Спрашивает: «А кто был до меня?» «Аркадий Шефтель, — отвечают». «Ой, так я ж его знаю! Разрешите пойти попрощаться.» На меня уже к тому времени набросали других убитых, но он заметил, что голова моя была повернута набок и из раны текла кровь. «Да он живой! — заорал Баратынцев». Таким образом я избежал участи быть заживо погребенным. Хотя самому Баратынцеву не повезло. Он сел в мой танк, и примерно через месяц, в августе 44-го, немецкий снаряд попал в наши снаряды и танк взорвался. Весь экипаж погиб, и на его месте мог быть я. Вот и такое бывает…
ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС
— До 1950 года я продолжал служить в армии, в немецком городе Эрфурт, столице Тюрингии, а затем в Галле (федеральная земля Саксония-Анхальт – прим. ред.). Не отпускали нас, призывников 25-го года рождения. Окончательно со службы вернулся уже в Ленинград, где в тот период проживали мои родные. Нужно было устраиваться на работу, переходить, так сказать, на мирные рельсы. Тут и начались мои мытарства. Прошел 33 предприятия и никак не мог понять, почему я все время опаздывал. Пишут в объявлении, что нужны слесари, прихожу — уже взяли! Оказалось, что в тот период в стране был сильнейший антисемитизм, и мне довелось на собственной шкуре испытать все «прелести» его проявления. Не помогли ни орден Славы, ни медаль «За отвагу», ни заслуги перед отечеством. Тогда и узнал, что я, оказывается, «жидовская морда». Спасибо, посодействовал родственник по линии двоюродного брата — генерал-майор Грязнов Афанасий Сергеевич. По его рекомендации, вызвали меня в воинскую часть, и стал я по контракту вновь служить в армии. Одновременно поступил в институт на вечернее отделение, прослужил еще пять лет, но дальше службу продлевать не стал. Познакомился в ту пору с очень хорошей девочкой Ривой, которая заявила: «За военного замуж не выйду». Пошел работать в Ленинградский метрополитен и нисколько не пожалел. Мы поженились и были счастливы.
ПУТИ ГОСПОДНИ НЕИСПОВЕДИМЫ
— Вот ведь как может повернуться судьба. Думал ли я, что когда-нибудь после войны вновь окажусь в Германии? В стране, с которой воевал, проливал свою кровь, люто ненавидел. Нет, конечно… Но ведь воевал я, согласитесь, не с немцами, а с фашистами! И к немцам, кроме благодарности, никаких претензий не имею. Хороший народ. Более того, у них многому можно поучиться. Когда после обследования мне вынесли приговор, что с моим ранением мне здесь помочь не могут, моя жена засобиралась в Германию. «Там хорошие врачи, сильная медицина, тебе там помогут!» Мы переехали в Херборн, в земле Гессен. Это был 1998 год. И, действительно, мне поставили кардиостимулятор, а в 2000 году провели операцию, которая прошла успешно, и сердце меня больше не беспокоит. Зрение поправили.
Прожили мы с Ривой вместе 50 лет, она родила мне сына, и кроме нее мне никто был не нужен. 8 марта 2006 года, в возрасте 76 лет, она ушла из жизни. Закрыла глаза и не проснулась. Тяжело… но жить надо. Мы ведь боролись не только за победу, но и за жизнь. Нет ей сегодня цены. Обесценилась. Очень переживаю за последние события между Россией и Украиной. Не могу видеть, как гибнут мирные жители. Что происходит?! Кому это надо?! Олигархам… У нас в экипаже был командир танка, Кравченко — украинец, наводчик орудия — русский, механик-водитель — казах, а я — еврей, и что?! Не понимаю. Мы все были советскими людьми. И сражались за общее дело… потому и победили.
«БЕЗВРЕМЕННО УШЕДШИЙ»
— Да, чуть не забыл! — засуетился Аркадий Иосифович. — Знаете, вот мне далеко за 90 лет, а я живу и собираюсь жить еще долго. А все потому, что питаюсь правильно и веду здоровый образ жизни! Не употребляю ничего дрожжевого. Отказался от хлеба и пива. Даже водку не пью… ну, разве что рюмочку пропущу за Победу. Ем овощи, фрукты, рыбу, вместо хлеба — крекеры, главное, чтобы в составе не значилось слово Hefe. Принимаю капсулы «Трансфер фактор» — вытяжку концентрата из молозива коров и желтка куриных яиц. Способствует укреплению иммунитета на 248%, почитайте книгу профессора Еркена Асановича Бейсембаева — иммунолога, гомеопата, доктора медицинских наук. Так и передайте своим читателям. Собираюсь прожить до 119 лет… Спросите, почему не до 120? (Хитро щурит глаза). Хочу, чтоб на моих похоронах сказали: «…безвременно ушел наш дорогой Аркаша!»
Я смотрела на улыбающееся лицо этого далеко немолодого человека, прошедшего нелегкий жизненный путь, не раз смотревшего смерти в лицо, перенесшего не одно ранение и не одну операцию, испытавшего на себе и антисемитские нападки, и унижения, и потерю близких, но так и не сломленного судьбой — настоящего солдата Великой войны. И меня переполняло лишь одно желание — пусть он, и такие как он, живут как можно дольше, чтобы на их беспрецедентном примере последующие поколения учились стойкости, выносливости, мудрости, а главное, простому осознанию, что жизнь человеку дается лишь раз, и прожить ее нужно достойно.
Беседовала Наталия ЯНОВСКАЯ.
