Водка ─ русский бренд?

Водка ─ русский бренд?

Россия многим обязана своим гражданам с немецкими корнями. Но все же существует еще один исторический факт, о котором, до сегодняшнего дня, никто не упоминал. Иоганн Келлер, Георг Кристман, Готгард Монтандер, Фридрих-Август Натус, Александр Штриттер. Именно эти фамилии, а не Смирнов, Петров или Шустов стояли у истоков российского промышленного производства водки в середине XIX века. А еще можно назвать водочные заводы Штокмара, Келлера, Роймана, Шлипса, Ланге, Геле, фон Дени, Больмана, Зауербрея, Копфшталя, Глейниха, Мейснера, Блюма, фон Веймарна, Розена, Иона и других, действовавших в дореволюционной России. Благодаря их деятельности и внедрению передовых технологий, состоялся переход водки из категории «домашних» и местечковых продуктов – в категорию массового, общероссийского и сделанного по мировым стандартам продукта.

Обязательно нужно вспомнить и Михаила Христофоровича Рейтерна, по предложению которого, в бытность его министра финансов Российской империи, цифру 38,3%, соответствующую эталону крепости «полугар» в России, округлили в 1866 году до знаменитых сегодня 40%. Сделано это было не только для того, чтобы удобней было подсчитывать величину акцизов, но и чтобы потребитель мог гарантированно получить 38% «полугарных».

Что может быть известней, нежели водка?! Но, одновременно, нет в истории стран среди символов более противоречивого, «униженного и оскорбленного» символа, нежели русская водка. Почему у этого неофициального символа из России оказалась такая пагубная и незавидная судьба? Ведь нет же в сознании европейцев и россиян проблем у коньяка из Франции, у виски из Шотландии, у граппы из Италии, у узо из Греции, или у корна из Германии? Нет, к этим крепким алкогольным напиткам, как в Европе, так и в самих странах относятся с уважением, отдавая должное культурным традициям. Но водка? Вы сами можете провести простой тест: заговорите в своем окружении (неважно в каком: русском, немецком или англоязычном) о водке, и сразу же начнется дискуссия об алкоголизме. Но стоит вам завести речь о граппе или узо, то люди начнут вам внимать с неподдельным интересом.

Иной раз кажется, что до лишения России ее национального символа (пусть и неофициального) осталось совсем чуть-чуть. Причем на сегодня сложились все необходимые предпосылки, чтобы это произошло естественным, а не насильственным путём: в самом российском обществе к водке относятся пренебрежительно, считая хорошим тоном обвинить ее во всех смертных грехах, а большинство европейцев, когда заходит речь о русской водке, сразу переводят тему в плоскость алкоголизма и спивающейся России, и путая понятия «пить» и «напиваться», забывая о том, что сами европейские страны активно продвигают водочные бренды, но, правда, только свои собственные.

В принципе, уже можно констатировать, что, оказавшись втянутыми в борьбу за место на международном водочном рынке и оторвавшись от культурных традиций, российские производители битву за водку, практически, проиграли. Если сравнивать по объемам экспорта в категории традиционных алкогольных напитков, то можно увидеть, что пропасть громадная: например Франция экспортирует французского коньяка в год на 3,5 миллиардов евро; а Россия экспортирует русской водки в 26 раз меньше ─ лишь на скромные 130 млн. евро! Для примера: экспорт водки только из Швеции составляет 500 млн. евро в год. А весь международный рынок водочной продукции оценивается экспертами примерно в 50 млрд. евро! Так что еще немного и водка станет международным символом, принадлежа всем и никому.

Вполне в свете этих тенденций и раздающиеся голоса, в первую очередь из России, что водка, в современном понимании, это вообще не исконно русский национальный продукт, что в той, старой Руси, пили все, что угодно, но только не водку; поэтому, дескать, нужно гордиться хлебным вином, полугаром, сивухой... Но раз, получается, россиянам водка не очень-то и нужна, если место водки в русской культуре вымарывается самими русскими, то на кого обижаться? Подумаешь, рынок в 50 миллиардов! Это как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию»: «Кемскую волость? Да пусть забирает на здоровье! Страна не обеднеет. А я-то думал, Господи!». Еще остаются, ведь, матрешка (правда, европейские дети в эту игрушку не играют), гжель для коллекционеров, хохлома (в качестве сувенира), вологодское кружево, плетённое на коклюшках, для особо продвинутых ценителей и посадские платки (не для европейских модниц). Полугар, вот, теперь, с сивухой. Есть, конечно, и многие другие замечательные, официальные и не очень, символы... Но водку как-то по-особенному жаль!

Жаль, в том числе, и потому, что ни один из международных алкогольных напитков не имеет такой тесной связи с культурой, как водка. Даже если брать во внимание лишь русскую литературу, то речь идет о сотнях авторов, тысячах персонажей и произведений, в которых водка не просто упоминается, как алкогольный напиток, а именно участвует в создании образа: оттеняя его, дополняя или даже кардинально меняя его восприятие. И если Пушкин, Толстой, Чехов, Белинский, Гоголь, Некрасов, Есенин и многие другие наши классики писали «водка», то значит именно водку они и имели в виду, а был ли это с технологической точки зрения полугар, настойка, хлебное вино или вообще самогон, то это вопрос не к культуре, а к историкам и технологам. Тем не менее, хочется, все-таки, надеяться, что даже при наличии весомых доказательств никто не рискнёт править тексты Пушкина и Толстого.

Вы будете удивлены, но волшебник Эгль, оказывается, вещая Ассоль в книге Александра Грина об алых парусах, делал это меж двумя глотками водки. Когда Давыдов, в присутствии Ростова в романе Льва Толстого «Война и мир» произносит знаменитое «Мы спим, пока не любим. Мы дети праха... а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в первый день создания...», то в этом момент на столе у него «стояла бутылка с водкой и лежала колбаса». А спорить о том, «кому жить весело, вольготно на Руси?» мужички в поэме Николая Некрасова начинают только после того, как «Приспела скоро водочка, приспела и закусочка». В романе Александра Пушкина «Дубровский» Кирила Петрович Троекуров предлагает «выпить водки, да выслушать». В цикле «Персидские мотивы» чайханщик угощает Сергея Есенина «красным чаем вместо крепкой водки». В своей рецензии «Общая риторика Н.Ф. Кошанского» Виссарион Белинский, полемизируя с «господами-риторами», как контраргумент использует именно водку. А у Гоголя в «Ревизоре» от Ляпкина-Тяпкина «отдает немного водкою», потому что «в детстве мамка его ушибла». Алексей Кольцов в шутливой манере, как стать поэтом, советует «Пить кофе, водку, есть и спать». Барон Эдуард Толль в своих дневниках, веденными им во время Русской полярной экспедиции 1900-1902 годов, одной из задач которой был поиск легендарной Земли Санникова, упоминает: чтобы развлечь команду шхуны «Заря», затертой во льдах, он устроил «гонку на снегоступах с выдачей призов». А в качестве наград были обещаны: «первому победителю водка, а второму – шоколад». И таких примеров из русской литературы – тысячи!

Но не все так гладко, как покажется на первый взгляд. Если сравнить переводы русской литературы на иностранные языки, то проступает совсем другая картина. В английском переводе романа Ивана Тургенева «Рудин», когда Африкан Пигасов говорит о Дмитрии Рудине, выходит, что последний не «словно горькой водкой себя попотчевал», а как будто «угостил себя стаканом грога». В романе Максима Горького «Мать», в английском переводе, оказывается, отец Павла Власова, простой русский слесарь из фабричной слободы, на стол после смены выставляет не бутылку водки, а бутылку виски; в немецком же варианте ─ бутылку шнапса. Также, за шнапсом, а не за водкой, оказывается, посылали в романе Николая Островского «Как закалялась сталь» в переводе на немецкий язык, старшего брата Павла Корчагина, когда тот был в подмастерьях.

В романе же Федора Достоевского «Идиот», опять-таки в немецком переводе, Коля Иволгин приносит своему отцу, отставному генералу Ардалиону Иволгину, купленный на свои деньги брантвейн, а не водку, как в оригинале. Такая же чехарда и в комедии Чехова «Вишневый сад»: в монологе студента Петра Трофимова, начинающемся патриотично «Вся Россия наш сад», Антон Павлович упоминает, понятное дело, водку, а для немцев это переводится, почему-то, как брантвейн. И таких примеров, как оказывается, множество!

Так что, получается: с одной стороны водка как бы есть в русской культуре, а с другой стороны, глазами европейцев, ее как бы и нет. То же самое и с русской водкой: она как бы есть на рынке, но с другой стороны ее как бы уже и нет. Еще немного, еще чуть-чуть и, вполне возможно, в скором времени русская водка окажется, своего рода, анахронизмом, превратившись просто в водку, т.е. став обычным термином, обозначающим один из видов спиртного напитка, крепостью от 37,5%, не имеющим к России никакого отношения. Вряд ли после этого в Европе перестанут называть Россию «пьющей страной». Но, по всей видимости, тогда и некому будет с достоинством произнести, как в «Судьбе человека»: «Я после первого стакана не закусываю».

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру