Владимир Познер: «Настоящий журналист не может быть опозиционным или государственным»

Знаменитый российский телеведущий в эксклюзивном интервью «МК-Германии»

Знаменитый российский телеведущий в эксклюзивном интервью «МК-Германии»
Фото из архива Владимира Познера

Владимир Познер - один из самых талантливых и известных людей на современном российском телевидении. Он родился во Франции, много лет работал в США, а сегодня ведет на «Первом канале» ряд авторских передач. Последним его телепроектом стал многосерийный фильм о путешествии «Их Италия», где ведущим в паре с Познером является другой не менее известный медийный герой Иван Ургант.

В интервью нашему корреспондентужурналист рассказал о своем отношении к политике и телевидению в России.

–  Владимир Владимирович, давайте начнем с политики. Что позитивного вы ждете от «Путина во второй версии», как остроумно назвал новый срок президента его пресс-секретарь Дмитрий  Песков?

–  Я не сторонник рисования всего в черных красках, я не радикал, занимающий крайне левые или крайне правые позиции.

–  Вы центрист?

–  Нет, просто не хочу, чтобы меня приписывали к какой-то определенной группе. В России существует тенденция к радикализации общества, особенно у более имущих и образованных людей. Поэтому одни находятся в лагере радикальной оппозиции, другие в лагере радикальной поддержки власти. Я категорически отказываюсь быть в том или другом, за что мне сильно достается, и слева, и справа. Я хочу жить своим умом.

–  В России любят отдаваться с душой веселью и политике…

–  Нельзя сказать, что я не жду ничего хорошего от нового срока Путина. Сказать, что я жду чего-то плохого - тоже не могу, но я не вижу стремления со стороны президента договариваться с оппозицией. Я вижу проявление убеждения, то он все равно лучше понимает ситуацию, что он знает, как надо поступать, и поэтому можно особенно не обращать на внимание на остальных членов этого общества.

Я вижу и то, что президент не склонен окружать себя умными, способными с ним спорить, людьми. Людьми, мнение которых он должен выслушать, только потому, что они лучше него разбираются в том или ином вопросе, а потом уже, как президент, принять окончательное решение. Его право и обязанность - принимать решения, но они должны быть основаны на мнении людей, самостоятельно мыслящих, способных дать правильный совет, не боящихся говорить правду, а не то, что президент хочет услышать. В его команде должны быть люди служащие, а не прислуживающие.

–  За кого вы голосовали на прошедших президентских выборах?

–  Ответить на этот вопрос совсем не трудно, но я не делаю этого в России, по одной простой причине. Считаю, что человек публичный, непосредственно занимающийся политикой, имеющий доступ к СМИ, не должен говорить о своих политических пристрастиях, именно потому, что этим он может повлиять на общественное мнение. Я спокойно говорю, что голосовал за Олландо потому, что поддерживаю социалистическую партию Франции, я откровенно говорю, что голосовал и буду снова голосовать за Барака Обаму, потому что совершенно не приемлю нынешних республиканцев. Но при этом я совершенно ни на кого не влияю, потому что ни в Америке, ни во Франции у меня такого влияния нет, а в России есть. Поэтому, я предпочитаю об этом не говорить.

–  В каждой стране с претензией на демократию, есть оппозиция. Априори, власти должны весьма терпимо к ней относиться, и этим улучшать свой имидж. Почему в России опять все так неспокойно? Разгон демонстраций, аресты, обыски?

–  Исторически в России не привыкли к оппозиции. Россия по своим истокам вовсе не демократическая страна.

–  Можно подумать, что средневековая Европа с возведенной в ранг закона святой инквизицией, была прообразом будущей европейской демократии.

–  Тем не менее, у нас власть всегда жестоко обходилась с оппозицией, это относится и к царизму и ко всему времени советского «коммунистического» периода, хотя на самом деле, коммунизмом там и не пахло. В течение первых лет правления Путина, да и во время правления Медведева, не было никакой оппозиции. Были единичные оппозиционеры, которые что-то говорили, но их не допускали ни к СМИ, ни на ТВ. И вдруг, совершенно неожиданно для власти, протест общества стал выражаться в митингах и в демонстрациях. Причем вышли не пять или десять человек, как диссиденты в советское время. Десятки, сотни тысяч людей вышли на улицы с конкретными требованиями. Очень непривычно. Все это вызвало растерянность властей, невнятные объяснения, в том числе, и традиционно смешную версию о происках внешних врагов России, в частности, Госдепа США, который и финансировал всю эту компанию.

–  Характерная реакция - власти боятся, а значит, запрещают?

–  Да. Надо разогнать, запретить, хватать, арестовать, принять соответствующие законы. И в этом выражается совершенная неготовность России к демократическим преобразованиям. Еще раз повторяю, Россия – не демократическая страна. Это практически советская Россия,  потому, что люди, которые стоят во главе ее, – это советские люди. Они учились в советских школах, были пионерами, комсомольцами, членами КПСС. Все их сознание сформировано советской идеологией. А сознание, как и менталитет, изменить невозможно, даже если бы они этого и очень хотели. Мало того, что они не демократы, они даже не понимают того, что такое настоящая демократия.

–  Тогда и оппозиция, вышедшая из той же советской среды, не может быть демократична?

–  Конечно. Она радикальна, категорична и не толерантна, и тоже не очень хочет вести диалог. Надо время, что бы изменить ситуацию. Другое дело, что из-за неправильных, недальновидных действий властей, уровень радикализации общества возрастает. Существует опасность перехода в другую фазу борьбы – уже с элементами насилия.

–  Должны случиться прямые столкновения, что власти поняли, что надо прекращать свой монолог и идти на диалог с гражданским обществом, с народом?

–  Я не знаю, что нужно для этого. Все происходит постепенно. Наш президент очень неглупый человек, и возможно, в какой-то момент он поймет, что нужно искать пути к диалогу. Но сказать, что для этого потребуется, обязательно ли должна пролиться кровь или нет - я  не берусь. Конечно, что-то неизбежно произойдет. Мы видим, что никакие меры людей уже не пугают. Коли так, то придется с этим считаться. Но в данном случае, главное для власти – это не «потерять лицо». Любой компромисс будет истолкован как слабость, а это может привести к ухудшению ситуации. Здесь нужна умная и тонкая политика руководства, которое сумеет предпринять нужные шаги, но эти шаги не будут восприняты как испуг или отступление.

–  Существуют обстоятельства, которые могут привести вас в ряды оппозиционеров, или это невозможно в принципе?

–  В этот момент я просто перестану быть журналистом. В этот момент я становлюсь, как вам сказать…

–  Борцом за гражданские права?

–  Я и так себя считаю борцом за гражданские права, ведь то, что я делаю, больше способствует развитию гражданского самосознании, чем то, что делают очень многие лидеры т.н. несистемной и радикальной оппозиции. Я  стараюсь, чтобы граждане понимали, что происходит, с кем они имеют дело, но не потому, что я их убеждаю в правоте своей точки зрения, а потому, что мне удается в определенной степени показать им через интервью, через вопросы, которые я задаю, что за люди приходят ко мне в студию. Я не понимаю, что такое оппозиционный журналист. Журналист не может быть оппозиционным или государственным. Это полный нонсенс. Настоящий журналист, преодолевая свои политические симпатии и антипатии, делает все возможное для того, чтобы его публика была объективно и широко информирована о том, что происходит вокруг. Надеюсь, что я никогда не окажусь в том или ином лагере. Теоретически, если события будут принимать крайний оборот, то я могу присоединиться к оппозиции. Но я очень надеюсь, что до этого не дойдет.

–  Зачем вы пригласили в эфир Дмитрия Медведева? Чтобы придать статусность передаче?

–  Когда я в своей программе достаточно критически отозвался по поводу съезда «ЕР», то закончил словами,  что, может быть, я что-то не понимаю, и если бы председатель партии  пришел на программу и ответил на наболевшие вопросы, то это было бы полезно и интересно. Я совершенно не рассчитывал, что он откликнется на приглашение, которое было сделано совсем не по протоколу. Мне очень импонирует то, что Дмитрий Медведев согласился прийти именно в прямой эфир, и от меня не потребовали заранее не единого вопроса.

Многим, в том числе и оппозиционерам, очень хотелось, чтобы вопросы, которые я задавал, звучали в более грубой форме, я же беседовал с премьером с чувством уважения к его должности и статусу. Я журналист, а не его противник из другой партии, пытающийся в чем-то уличить оппонента. Все основные трудные вопросы были заданы, он отвечал так, как мог. Но насколько это было искренне,  насколько он действительно верит в то, что говорит – я не знаю. В России, в отличие от Франции - премьер подчинен президенту, а значит, надо учитывать правила игры, и говорить то, что можно, а не то, что хочется сказать.

Мое дело не спорить, а задавать вопросы, и я считаю, что приход Дмитрия Анатольевича ко мне в эфир - редкая удача. Это очень важно, ведь если высокопоставленные чиновники отказываются приходить в программу, а председатель правительства принял мое приглашение и пришел, то теперь им будет труднее мотивировать свои отказы. Я неоднократно приглашал и министра обороны и министра внутренних дел, но безуспешно. А сейчас у меня есть довольно мощный инструмент  давления.

–  Владимир Владимирович, а вы собираетесь пригласить в свою программу оппозиционеров, например, Навального или Немцова?

–  К сожалению, пока не удается, но я буду этого добиваться. И не потому, что я сторонник Навального или Немцова, а потому, что эти люди сейчас являются ньюсмейкерами, и мой зритель имеет право слышать их мнение, их ответы на вопросы, которые я задаю не только от своего имени, но и от имени своего зрителя.

–  Давайте поговорим немного о телевидении. В своей ответной речи Добродеев при вручении ему Государственной премии РФ гордо сказал, что такого уникального явления, как канал «Культура», нет ни на одном ТВ мира. Канал «Культура» есть, а культуры ни на телевидении, ни в обществе не прибавляется. Вы видите какой-то выход из сложившейся ситуации?

–  Подобного рода передачи существуют на ВВС и CBS в Соединенных Штатах, СВС в Канаде и ряде других стран. Канал «Культура»  мне очень нравится, там есть чудесные программы, но он обращен к определенной части общества, к его интеллектуальной элите, поэтому зрительская аудитория достаточно ограничена. Абсолютное большинство его программ совершенно не привлекательны для рядового массового зрителя. В России культура есть. Есть прекрасные театры, собирающие полные залы, есть превосходные музеи, прекрасные выставки.

Что касается самого телевидения, то там сегодня существуют только коммерческие каналы, целиком зависящие от рекламы. Поэтому, рейтинг в данном случае, приобретает главную ценность. Чем больше людей смотрит - тем дороже можно продать рекламное время. А самые «смотрибельные» вещи, к сожалению - это не самый интеллектуальный продукт. Они не отличаются высокой культурой. В Америке такие каналы, как СВS, BBC, NBS - тоже коммерческие. А вот каналы общественного ТВ, которые либо совсем, либо частично не зависят от рекламодателей, - это совсем другое телевидение.

–  Как немецкий канал ARD?

–  Да, и ARD, и ZDF.

–  Федеральные каналы в России разве тоже коммерческие?

–  А как же! Например, Первый канал с его наибольшим охватом зрительской аудитории полностью зависит от рекламы, не получая из государственного бюджета ничего. НТВ - абсолютно то же самое. А вот ВГТРК получает деньги и из федерального бюджета и от рекламы. Такой  вот такой странный симбиоз федерально–коммерческих каналов.

–  Я поняла насчет коммерциализации. Этим объясняется засилье на отечественном ТВ низкопробных сериалов, ужасающих субботне–воскресных мелодрам. А ведь такой поток в большей степени формируется зрительский вкус. Есть какой-то выход?

–  Все решает генеральный директор. Надо, чтобы он понимал, что привлекательное для массового зрителя телевидение, совсем не обязательно должно быть бездарным и безвкусным.  Яркий пример - сериал «Ликвидация» на канале РТР. Это блистательное кино, которое имело гигантскую аудиторию. Великолепные актеры, чудесные диалоги - фильм сделан превосходно.

–  Значит, в принципе можно делать хорошее кино «для всех»?

–  Да, если руководство будет предъявлять определенные требования. А большое количество низкопробных сериалов и программ - это выбор, основанный на убеждении руководителей каналов о высокой шкале их рейтинга.

–  Как вы относитесь к усиливающейся тенденции фальсификации истории? К возвеличиванию Сталина, возрождению фашистской символики и маршей ветеранов СС в Прибалтике?

–  Сугубо отрицательно. Как военный ребенок, я помню войну, помню оккупацию Парижа. Но надо понимать, что эти настроения появляются не по чьей–то злой воле. Они имеют свои истоки, свои причины.

–  Например?

–  Например, возрождение «тоски» по Сталину, по человеку, при котором Советский Союз был страной, которую в мире если не любили, то уж точно, боялись. Это все результат развития комплекса неполноценности, ощущения своей вторичности, ощущения потери статуса. Такие вещи надо анализировать, пытаться понять, а не просто осуждать.

–  Не так давно, вы ошеломили заявлением, что одна из величайших трагедий для России – принятие православия. А какой была бы Россия неправославная?

–  Это все–таки тысячу лет тому назад произошло. Если взять для примера такие точки отсчета, как уровень жизни, развитие демократии, уровень равенства граждан, и сравнить Россию и западные страны, принявшие другие ветви христианства – католицизм и протестантство, то прослеживается некая закономерность. Протестантские государства находятся на первом месте - это скандинавские страны, Нидерланды, в значительной степени Германия и Великобритания. Во втором ряду – страны католицизма. Это Франция, Италия, Испания, Португалия. И на самом последнем месте страны православные - Греция, Болгария, Россия. Значит, это направления оказалось наиболее закрытым, отсталым и не толерантным. Результат очевиден. Поэтому я и говорю о российской трагедии.

–  Два года назад вы говорили о том, что внутренне всегда готовы к тому, что можете остаться без работы и придется покинуть Россию. Это ощущение прошло, осталось или усилилось?

–  Пожалуй, находится на том же уровне.

–  А как вы относитесь к Германии, где уже больше 20 лет живет ваша дочь? В своих интервью вы все время подчеркиваете, что вы – военный ребенок. Вы сразу приняли ее выбор?

–  Не скрою, для меня это было достаточно сложно, потому что у меня неоднозначное отношение к этой стране. Но когда я стал чаще ездить сюда, больше узнавать немцев в процессе общения, то, безусловно, это отношение изменилось в гораздо лучшую сторону.

Как в современной России относятся к современной Германии?

–  Очень хорошо, что, конечно, удивительно, потому что, те страдания, которые Германия нанесла России, несравнимы ни с чем. Несмотря на неизбежные сложности в отношении двух стран, россияне продолжают очень позитивно воспринимать Германию. Германия - это огромная колония, анклав, подавляющее большинство приехавших сюда российских граждан – евреи. Немецкое государство разработало систему социальной защиты для этой категории людей, которая дает им возможность очень комфортно здесь проживать. Я у многих спрашивал, почему они остановили свой выбор именно на этой стране. Не на Израиле, не на США, а именно на Германии. И я очень редко получаю честный ответ на этот несложный вопрос.

–  Вы любите задавать своим гостям вопросы Марселя Пруста. Позвольте и вам задать несколько вопросов. Какая главная хорошая черта вашего характера?

–  Терпение и толерантность.

–  О чем сожалеете, как о несделанном?

–  Я очень мало интересовался своими корнями, мало спрашивал своих родителей о них самих, об их предках. Только тогда, когда их не стало, я понял, какой важный и интересный пласт своей семейной истории я пропустил.

–  Ваше ощущение абсолютного счастья?

–  Счастье не может быть абсолютным. Для меня оно заключается в трех вещах - в близости к своим детям, в нахождении себя в своей работе, и нахождении того человека, с которым ты хочешь прожить жизнь. Вот это и определяет мое понятие счастья.

–  Все эти три позиции у вас совпадают?

–  Сейчас – да.

–  Оказавшись перед Богом, что вы ему скажете?

–  Как вам не стыдно? Как можно допускать столько горя и несправедливости, войны, голод, гибель людей? И если все это делается с ведома Творца, то, как вам не стыдно?

Это был Владимир Познер. Спасибо.

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру