Специальный представитель Президента РФ по международному культурному сотрудничеству — о том, к чему приводит терминологическая путаница
Гостем прошедшей Франкфуртской книжной ярмарки — крупнейшего ежегодного события в мире книгоиздательства и книгочтения, которое задает тон библиофилам из всех стран на следующий «книжный» год — стал Михаил Швыдкой, специальный представитель Президента РФ по международному культурному сотрудничеству. Михаил Ефимович не преминул заглянуть и в редакцию «МК-Германии», хорошим другом которой является вот уже много лет. Швыдкой расписался на доске для почетных гостей, а также побеседовал с нашим корреспондентом. Германия и Россия ближе, чем кажутся, считает Швыдкой, а патриотизм многообразен и может выражаться по-разному, в том числе и в современной русской литературе.
– Недавно Вы принимали участие в мероприятиях, посвященных открытию перекрестного российско-германского Года языка и литературы. Происходило это на фоне санкционного противостояния между Россией и Западом. Насколько этот фон сказался на культурных отношениях двух стран?
– Важно понять, что отношения России и Германии насчитывают многие столетия, история общения с немцами не исчерпывается ХХ веком, да и тогда отношения были разными. В 1920-е и 1930-е годы мы тесно сотрудничали с Германией, а уж когда образовалась ГДР, отношения немцев и советских людей были очень тесными. Феномен отношений с немцами в том, что после двух кровопролитных войн враждебности между народами сегодня нет. Должен заметить не без радости и одновременно не без горечи, что отношение русских к немцам значительно лучше, чем отношение немцев к русским. Как показывают опросы, в сегодняшнем немецком обществе довольно много недоверия к России, хотя для немцев очевидно — то, что пишут их СМИ, не является истиной в последней инстанции. Сегодня отношение общества и масс-медиа к России отличается.
Само слово «немец» для русского человека означает любого иностранца, который «немой», не может говорить — что само по себе удивительно. Отношения в XIX веке были совершенно поразительными. Думаю, мы не найдем в русской литературе другой такой пары как Обломов и Штольц, которая бы настолько отражала дуализм русской жизни, а не отношения русских и немцев. Потому что русские немцы были частью русского культурного, если угодно, цивилизационного кода.
Самый типичный пример в отношении России и Германии — это Екатерина Вторая. Немка, которая стала самой русской правительницей в истории. И эта немка дала целую династическую историю. Поэтому не думаю, что сегодняшняя ситуация — действительно сложная, острая, изменившая целый ряд представлений о возможном и невозможном в правовом поле — перечеркнет или в значительном смысле отразится на глубинных отношениях двух народов. Полагаю, что германское правительство — а это было довольно сложное решение — оказалось мудрее правительств ряда стран, которые отказались от любого политического участия в культурных мероприятиях. На открытии русской программы Года языка и литературы в Берлине 6 июня, когда украинский кризис был в полном разгаре, принимал участие статс-секретарь МИД, высокие представители города, Бундестага... С российской стороны тоже было высокое представительство. И уже после того, как разгорелась война санкций в полном объеме, в Москву приехала представительная немецкая делегация во главе с директором департамента культуры МИД ФРГ Андреасом Гёргеном, человеком, который хорошо знает Россию. Был большой праздник в саду «Эрмитаж», и немцы, на мой взгляд, были даже удивлены тому, с каким энтузиазмом принимали уроки немецкого языка — в Интернете, кстати, в этот день был проведен самый большой в мире урок немецкого.
Перекрестный год показывает очень важную вещь: уровень гуманитарных, человеческих, научных, культурных контактов нужно сохранять. Там, где есть возможность контактировать без оглядки на Брюссель (а немцы вынуждены ориентироваться на общеевропейские и американские решения), там преобладают здравый смысл и прагматизм.
Если мы смогли сохранить отношения после двух мировых войн, то не будем сравнивать с этим нынешние санкции и жесткие политические действия. Мы должны постараться, чтобы коридор возможностей был шире...
– Во Франкфурте прошла книжная ярмарка — отразилась ли нынешняя ситуация на смысле происходящего? С какими надеждами Россия приехала сюда и насколько они оправдались?
– В нынешних обстоятельствах участие России в любых крупных международных обстоятельствах очень важно. Поверьте, что любая дискуссия лучше, чем неупоминание...
Тут прошла дискуссия о ситуации на Украине между двумя российскими писателями — Дмитрием Глуховским и Захаром Прилепиным. Люди стояли в проходах! Даже полицейские останавливались послушать — о чем говорят русские писатели. Заметьте, это молодые люди. Что дает такого рода дискуссия? В отличие от того, что пишут в немецких газетах, Россия — страна демократическая и люди там могут иметь разное мнение. Приехали два русских писателя, пожалуй, наиболее читаемых в своем поколении, которые пытались изложить свое понимание о ситуации на Украине. Притом, что Прилепин выступает с радикально-патриотических позиций, а Глуховский — скорее, западник-либерал. Но надо понимать, что западники и либералы сегодня в России тоже государственники. Это иллюзия думать, что либералы — не патриоты, а националисты — патриоты. И те, и другие пытаются понять, что важнее и лучше для России. Почитайте Герцена и Аксакова — и поймете, что это полемика русских патриотов. А у нас сейчас сложилась дурацкая терминологическая путаница: либерал — значит, пятая колонна, не любит Родину, продаст ее за три копейки. А если ты произносишь патриотические лозунги и призываешь к изоляционизму, значит, ты «наш». Это фундаментальная ошибка. Очень мало людей — из тех, кто дискутирует по тем или иным вопросам — проклинают Россию и хотят ей несчастий...
Здесь, в Германии, довольно серьезно промывают мозги — как в Англии, других европейских странах. У людей создается представление о том, что мы снова — «империя зла». Понимания того, что реально происходит на Украине, нет. Нет и понимания того, что Крым вынужден был пойти тем путем, которым пошел. Нам не дали коридора возможностей в этом смысле.
Мы участвуем во Франкфуртской ярмарке с 1988 года и ни разу не пропустили ее. И всегда участие России является важным событием. А в 2003-2004 гг., когда Россия была специальным гостем, вся ярмарка, весь Франкфурт были «осенены» русскими мероприятиями. И нынешнее присутствие российских писателей, пусть и не столь многочисленное как в прошлые годы, важно. Сегодняшняя литература весьма разнообразна и отражает внутренние поиски современного российского общества.
Только через такого рода события можно объяснить широкому кругу читателей и зарубежному общественному мнению, что на самом деле происходит в России. И почему мы поступаем так, а не иначе. А в Германии писательское слово по-прежнему имеет вес. Немецкая литература в этом смысле сродни русской.
– Возвращаясь к спору Прилепина и Глуховского: актуален ли сегодня вопрос «С кем вы, мастера культуры?»
– Когда мне задают такой вопрос, я отвечаю: с культурой. Писатель должен присягнуть двум вещам: слову и истине. Так считал Достоевский. Он говорил, что истина выше России. Но мы сегодня считаем, что истина и Россия — синонимы. Притом, что мы живем в странное время: клянемся именем убиенной царской семьи — и тут же хотим поставить памятник Дзержинскому, цитируем Ильина — и параллельно Сталина... Считаю, что настоящий русский писатель по определению не может быть не патриотом. А дальше начинаются сложности. Потому что с точки зрения некоторых современных мыслителей, Салтыков-Щедрин или Гоголь — это пятая колонна русского сознания. Но это глупости. Патриотизм многообразен и выражается по-разному. Эту модель надо приложить и к современной русской литературе.
– Думаю, не преувеличу, если скажу, что Германия с ее 5 миллионами русскоговорящих жителей является частью «русского мира». Ваша должность как Специального представителя Президента по международному культурному сотрудничеству, думаю, предполагает работу с этими людьми...
– Есть несколько институций, которые занимаются проблемами соотечественников: Россотрудничество, посольства, специальная правительственная комиссия, фонд «Русский мир»... Конечно, эта тема находится в круге моих обязанностей. Для нас важно, чтобы соотечественники прежде всего сохраняли связь с русской культурой. Соотечественники — понятие очень неоднородное. Это и те, кто оказался в Германии после Первой мировой, после революции, тех, кто остался после Второй мировой войны. Была еврейская иммиграция, российские немцы... Все перемешано. И все заинтересованы в поддержке со стороны России. Наша задача — чтобы наши соотечественники не были ущемлены в правах в тех странах, где живут. Я всегда считаю себя виноватым по отношению к соотечественникам — не к тем, кто по своей воле уехал за границу, а к тем, кто после распада СССР остались брошенными за пределами России — в Центральной Азии, в Балтии, в Закавказье. Они вдруг оказались меньшинством преследуемым, выдавливаемым. И это грех, который лежит на нас. Единственно, где ситуация сложнее, чем в других странах, это Украина — я всегда объяснял коллегам, что русские на Украине — не меньшинство, а часть цивилизационного этноса. Потому что они не приезжали на Украину, а жили там. Культура украинского государства — двуязычная. И это их богатство. После распада СССР украинцы решили строить мононациональное государство и думали, что это правильно. А я думаю, что это была ошибка, которая привела к межнациональному взрыву.
– В Израиле, как и в Германии, тоже существует большая диаспора выходцев из бывшего СССР — и там ей удалось превратиться в весомую общественно-политическую силу. В Германии этого не произошло. Почему?
– Есть две страны, где русские общины формализовались и выступили как политическая сила: Израиль и Латвия. По разным причинам они сохранили свою идентичность. Думаю, что в тех странах, где доминирует большинство людей, приехавших, чтобы адаптироваться, они играют по правилам местных партий. Скажем, люди скорее вступят в ХДС или СДПГ, чем будут организовывать собственную партию.
– Бессмысленно, наверное, сравнивать русскую послереволюционную эмиграцию и современную, но в двадцатые годы существовал удивительный феномен «русского Берлина» — и возможно ли появление чего-нибудь подобного сегодня в Германии?
– Думаю, нет. Несмотря на наличие огромной русскоязычной диаспоры, перспективы вряд ли положительные. Это связано во многом с ассимиляционной политикой местной власти, ориентированной на то, что, в конечном счете, эти люди, их дети и внуки станут частью немецкого общества со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Думаю, что должны быть какие-то усилия с нашей стороны, чтобы соотечественники сохранили язык, культуру. Здесь все-таки выходят и газеты — в том числе «МК», самая, пожалуй, влиятельная в Германии русская газета, есть радиопрограммы, телевидение на русском языке. Так что шанс сохранения русской культуры в Германии есть. И при этом мы должны работать и с немецкими элитами, с теми, кто определяет общественное мнение. А для этого надо привозить шедевры, которые у нас есть.
– Вопрос — на кого ориентироваться, на элиты или на массы, очень важен, когда мы говорим о «мягкой силе», о soft power. Американцы, к примеру, работают тоже с элитами. Но Голливуд и кока-кола рассчитаны на массы — это тоже «мягкая сила»...
– Соревноваться надо только с самими собой. Тот, кто начинает соревноваться, тут же проигрывает. Надо найти свои ключи. У нас сегодня нет таких инструментов как Голливуд или кока-кола. Хотя водка — не менее мощный инструмент, потому что все знают, что кола вредный продукт, а водка — полезный. Так что это не менее сильный инструмент влияния, чем кола. Я бы не стеснялся этого. Мы не придумали Голливуда, но в России есть такие художественные достижения, которых нет в других странах. Когда я думаю о большой культурной программе в какой-то стране, то складываю ее из общеизвестного: Мариинка, Большой театр, Русский музей, Эрмитаж, Третьяковка, пять симфонических оркестров, импрессионисты, иконы, авангардисты... Это все устойчивые символы России, самые главные инструменты воздействия на общество. Русская культура от Пушкина до Бродского, включая Шолохова и Пастернака — оправдание русской истории. Не уверен, что надо убеждать всех, что наша социальная система лучше, чем западная. Но если страна, нация создала ТАКУЮ культуру и выиграла Вторую мировую войну, к ней надо относиться с уважением. У нас есть эти опоры, не надо придумывать ничего.
– А хватит ли этих опор? Если зайти в европейский книжный магазин, то мы там увидим полно переводной современной литературы — американской, британской, итальянской, немецкой. Российских современных авторов почти не видно — если не считать Толстого, Достоевского, Чехова, других классиков.
– На немецком литературном рынке мы занимаем максимум 1,5%, на американском рынке еще меньше. Но русская классика всегда есть. Нужно ли ориентироваться на книжные магазины: там самая продаваемая книга прошлого года — это «Пятьдесят оттенков серого»... Главный магазин сегодня — Интернет. Тот же Глуховский переведен на 35 языков. Прилепин приближается к этой цифре. Хорошо переводится Варламов. Этим надо заниматься. Роспечать этим занимается. Но под это мало дают денег. Надеюсь, что год литературы, который будет в 2015 году, определит новые стимулы. Это необходимо делать. Во многих странах есть государственные программы поддержки писателей, и в том числе поддержки пропаганды писателей за рубежом. Сегодня у многих есть испуг от собственной силы: мы самые крутые, надо закрыться, послать всех на самые разные буквы. Но это неработающая позиция. Если мы хотим влияния в мире, мы должны рассказать миру о России. А лучше литературы и искусства никто не расскажет — и никто не скажет, что Кремль промывает нам мозги. Россия — страна необычайно многообразная, ее нельзя свести к одномерным информационным продуктам. Нам бояться нечего.
– Мы встречаемся на немецкой земле — что для Вас Германия?
– К своему стыду, я не выучил немецкий язык, что меня мучает до сих пор. Когда я выйду на пенсию, буду его изучать. Никаким другим языком я не мечтал овладеть. У меня есть два любимых писателя — Гете и Томас Манн. Все, что есть лучшее в европейском гуманизме, сформулировал Манн. Для меня Германия — прежде всего эти писатели. Это страна людей, которые близки России, не чужды нам, которые умеют дружить, работать, созидать. Всю жизнь, занимаясь английской литературой и английским театром, я влюблен в немецкий народ и Германию. Притом, что мой отец прошел всю войну, и в нашей семье погибло очень много народу — в том числе мои самые близкие просто были сожжены во время войны в 1942 году на Украине. И мой отец после этого не мог слышать немецкой речи. И вот я, его сын, высоко ценю тех немецких интеллигентов и художников, которые смогли рассказать миру о цене человеческой жизни.
– Есть у Вас в Германии любимые места?
– Все надо мной смеются, но мой любимый город в Германии — это Берлин. Впервые я приехал туда в 1979 году, он был разделен на две части. Мне посчастливилось работать с людьми и в Западном Берлине, и в ГДР. Маленькие города в Восточной Германии, где жили великие мыслители — это удивительно. Когда я еду в Веймар, начинаю волноваться, как будто иду к любимой женщине на свидание. Очень люблю Мюнхен с его особой культурой. Но когда я говорю о Германии, говорю, прежде всего, о Берлине. Там жили и живут мои друзья. Причем одна моя приятельница из Западной Германии, другая из ГДР. Они познакомились у меня на кухне в Москве в период перестройки. Мы до сих пор дружим. К сожалению, их мужья, которые тоже были моими друзьями, умерли – и я всякий раз, приезжая в Берлин, хожу к ним на могилу. Так что Германия — это города, где живут близкие мне люди...
